XVIII ВЕК

Почти никто из современных Третьякову коллекционеров не проявлял такого интереса к произведениям искусства XVIII века, как он. Долгие часы Павел Михайлович проводил в антикварных магазинах, просматривал потемневшие от времени старые картины, внимательно вглядывался в поблекшие лица портретов, силясь угадать, не принадлежит ли портрет кисти известного мастера. Не раз его поиски увенчивались успехом, и тогда он тотчас приобретал ценную работу. Зная, что очень много великолепных портретов XVIII века находится по частным домам, Третьяков просил своих знакомых сообщать о таких работах, порой даже сам первый писал письма людям старинного происхождения, спрашивая, не уступят ли они для галереи портреты своих родственников. Третьяков сумел собрать 36 полотен XVIII века, главным образом портретов. Здесь были портреты кисти знаменитых русских художников Никитина, Антропова, Рокотова, Левицкого, Боровиковского, Аргунова. Конечно, каждое такое приобретение имело свою интересную историю, но, к сожалению, не всякая история записывалась. Пытаясь проследить судьбу этих работ от их зарождения в мастерской художника до того момента, когда они оказались в коллекции Третьякова, можно отыскать неожиданно интересные сведения. Не будем говорить о многих работах, остановимся на истории приобретения Третьяковым одного портрета кисти Боровиковского. Он висит сейчас в галерее в зале работ этого художника, вставлен в изящную позолоченную раму, и этикетка под ним гласит: "В. Л. Боровиковский (1825 г.). Темкина Е. Г. 1798 год".

Итак, последуем мысленно в прошлое.

Недалеко от Петербурга, в Павловске - летней резиденции императора Павла I, каждый день устраивались всевозможные увеселения. В них принимал участие весь двор. Среди задумчивых садов появлялись придворные в костюмах поселян, молоденькие фрейлины, наряженные пастушками, пели под звуки флейт, а те, кому хотелось помечтать, удалялись в таинственные гроты.

Летом 1798 года в Павловске устроили "античный" бал. Древней Грецией тогда просто грезили и внешне стремились ей подражать. Казалось, ожил мрамор славных греческих ваятелей, когда появилась процессия дам, одетых в кисейные белые платья. Складки ткани свободно струились при движении. Цветные пояса высоко перехватывали талии. Широкие шали нежно скользили по плечам. Диадемы венчали локоны, затянутые в "греческий" узел. Лица поражали бледностью. Томно обмахиваясь веерами, дамы плыли вдоль мраморных колонн.

Император улыбался. Начало бала ему нравилось. Скрипки заиграли старинный менуэт. Среди танцующих приметно отличалась красотой Елизавета Темкина - дочь светлейшего князя Потемкина. Дамы, глядя на нее, тихо шептались. Довольный балом, император восклицал: "Восхитительно, прекрасно, отлично!"

Жизнь при дворе Павла I отнюдь не была милым празднеством, как могло показаться. Придворный маскарад, улыбки и беззаботность вмиг сменялись тревогой. Сердце сжимал тоскливый вопрос: что готовит грядущий день? и где застанет будущая ночь? Император без видимых причин менял милость на гнев.

Страх царил повсюду. Да и чего хорошего можно было ожидать, когда утром раздраженный император диктовал новый приказ: "Не носить башмаков с лентами, а иметь оные с пряжками. Не увертывать шею безмерно платками, а подвязывать оный приличным образом... В случае невыполнения таковых предписаний брать под караул".

В такое невеселое время славился при дворе художник-портретист Боровиковский. Писал он портреты парадные и просто светские. Особенно много приходилось писать Боровиковскому женских портретов. Как никто, угадывал художник, до чего тревожно и душно его очаровательным заказчицам в роскоши дворцов и как мечтают вырваться они из мрачной столицы туда, на лоно природы, "где сладостной улыбкой яснеют небеса, где веют ветерки и вьется виноград с своей лозою гибкой".

И решил он окружить их лица в портретах прозрачною листвою, нежным дыханием никнущих роз, далеким золотом колосьев. Получились портреты поэтичными и чуть печальными. Но казаться разочарованным тогда в свете считалось модным, а великолепное мастерство художника было столь очевидно, что заказы сыпались Боровиковскому как из рога изобилия. "Мне потерять час превеликое в моих обязанностях производит расстройство",- жаловался художник. Свободно и вдохновенно писал Боровиковский портрет молодой красавицы Елизаветы Григорьевны Темкиной. При дворе упорно поговаривали, что она родная дочь Екатерины II.

Ее лицо действительно имело сходство с царицей Екатериной, светилось умом, приветливостью, очарованием свежести и крепостью здоровья. Румянец резво пробивался сквозь пудру, на которую тогда не скупились. Вырез белого кисейного платья изящно обнажал прелестную шею, кокетливая шаль не скрывала нежности рук. Густо-золотистые волосы стягивала голубая повязка, ей вторил голубым пояс. Жемчуг и бриллианты сияли на голове и на груди, а золотая цепочка вокруг шеи, казалось, роняла искры на края алой шали. Мило и непринужденно красавица улыбалась художнику, будто все ее существо говорило ему: "Вот - я! Твой идеал!"

Писал портрет Боровиковский, как тогда было принято, распределив последовательно процесс работы на три основных этапа.

В первый сеанс он по серебристому грунту холста сделал подмалевок масляными красками, следя за правильностью рисунка, определяющего сходство с моделью. Означил объем форм распределением света и тени.

В светах краску клал плотно, не жалел белил; в тенях - крыл поверхность жидким слоем краски теплого землистого цвета. А затем стал ждать того времени, когда все краски прочно просохнут.

На втором этапе работы было несколько сеансов, когда Боровиковскому были необходимы специально подобранные мягкие кисти. Ибо, как говорил его учитель портретист Левицкий: "Лишь мягкая кисть поможет передать неотделимую от нежности женского тела грацию", и об этом Боровиковский всегда помнил. Мягко и ритмично скользя по поверхности холста, старался как можно ближе друг к другу класть мазки. Художник наполнял холодный холст дыханием жизни. Означал розовым тоном на молочной белизне лица и рук нежную теплоту. Четко и густо прописывал белые складки платья, зажег алым цветом шаль, а тени наполнил дымчато-зеленым, будто воздух вобрал в себя зелень лоз и золото полумрака за ними.

В последний сеанс он все обобщил: нежной дымкой света обволок лицо, руки, одежду. Неяркие цвета зазвучали гармонично, спокойно, чисто...

Поверхность холста стала ровной, гладкой, а краски сплавились в плотный слой, напоминавший эмаль медальонов. Портрет вставили в раму, и из ее глубины, кротко и пленительно улыбаясь, окруженная листвой, выглядывала Темкина. "Такое зеркало льстит",- сказала она и тут же удивленно спросила, как это художник может писать, держа кисть в левой руке. "Я - левша, сударыня",- ответил тихо Боровиковский и учтиво поклонился.

Однажды в магазин Третьякова на Ильинку из багажного отделения "Российского общества страхования и транспортирования кладей" доставили ящик весом в два пуда, застрахованный на 3 тысячи рублей. Из ящика осторожно вынули старинный портрет. На Третьякова взглянуло приветливое лицо красавицы Темкиной.

Портрет сопровождался письмом ее сына, отставного генерал-лейтенанта: "Не желая, чтобы это изящное произведение осталось в глуши херсонской степи,- писал он,- я решился продать этот фамильный памятник".

Третьяков сразу оценил достоинства портрета, но его несколько смущала высокая цена, запрошенная генералом. И он решил, с позволения владельца, поместить работу Боровиковского на выставке Общества любителей художеств. Портрет пробыл там около двух лет и никакого успеха у московской публики не имел. Искусству XVIII века не уделяли тогда должного внимания. За это время Третьяков подробнее узнал причины, побудившие продать портрет, узнал, что старый генерал болен, а его сын бездетен, и что "за прекращением с ним рода, явилось бы опасение перехода столь драгоценного произведения в руки, недостойные обладать им", и что хотелось бы продать портрет "не просто первому встречному, кто бы дал высокую цену, а лицу, обладающему коллекцией, в котором можно питать уверенность, что такое произведение не будет у него в забросе и небрежении". Узнал, что Темкина, дочь светлейшего князя Потемкина Таврического, воспитывалась в пансионе Беккера, была придворной фрейлиной, выдана замуж за товарища детства великого князя Константина Павловича - грека Ивана Калагеорги, получила в приданое огромные поместья в Новороссийском крае, а с 1814 года жила в Екатеринославе, куда ео мужа назначили генерал-губернатором. Время шло. Портрета никто не покупал. Почему-то медлил и Третьяков. Может быть, его несколько тревожила сохранность портрета, трещины в красочном слое, желтизна застаревшего лака, обветшалый холст? А может быть, у него имелись свои особые причины, о которых он молчал? Владельцы беспокоились, просили портрет прислать обратно... Но он все же оказался в руках Третьякова, в его картинной галерее. Вместе с известным портретом М. И. Лопухиной его можно причислить к замечательным творческим откровениям талантливого и чуть грустного художника В. Л. Боровиковского.