СОВРЕМЕННИКИ

Глубоко ценя и понимая значение выдающихся своих современников, а также сознавая, как важно не только для настоящего, но и для будущего сохранить их живые образы, Третьяков в конце 70-х годов решает собирать портретную галерею деятелей русской культуры. К выполнению этого своего грандиозного замысла он привлек лучших художников-портретистов, среди которых особенно много работали по его заказам В. Г. Перов, И. Н. Крамской, И. Е. Репин.

Многочисленные заказы Третьякова позволили развернуться дарованиям художников во всю силу и в конечном счете оказали самое положительное влияние на развитие портретного жанра, на создание реалистического портрета как "документа о личности человека".

Третьякову довелось очень близко познакомиться с художниками Крамским, Перовым, Ге, Репиным, а вместе с тем вести переговоры и переписку с многими писателями, юристами, учеными, портреты которых он непременно хотел иметь в своей галерее.

Воля Третьякова направляла работу художника и вместе с тем как бы призывала к общему сотрудничеству в его деле художника и портретируемого. Потребовалось много затрат, при этом далеко не только денежных, чтобы портреты были написаны.

Не всегда можно было добиться согласия позировать для портрета, не всегда портреты получались удачными. Иногда работа над портретом затягивалась на долгие годы или не заканчивалась совсем.

Но, несмотря на все трудности, Третьяков почти три десятилетия неуклонно пополнял коллекцию портретов.

В одном из писем к нему Репин метко определил значение этой коллекции: "Портреты, находящиеся у Вас, представляют лиц дорогих нации, ее лучших сынов, принесших положительную пользу своей бескорыстной деятельностью на пользу и процветание родной земли, веривших в ее лучшее будущее и боровшихся за эту идею".

Сложны и интересны обстоятельства создания разных портретов. Понадобилась бы отдельная большая книга, чтобы рассказать об истории создания всех портретов. Поэтому лишь о некоторых портретах придется рассказать сейчас.

ГЕРЦЕН

В начале февраля 1870 года Перов сообщил Третьякову, что имеется превосходный портрет Александра Ивановича Герцена, написанный Н. Н. Ге. Перов сам портрета не видел, но его друзья-художники находили портрет Герцена лучшим из всех портретов, написанных Ге.

Перов очень советовал Третьякову приобрести портрет, но предупреждал, что сделать это будет не так легко: "Он писал его для себя и очень им дорожит, как воспоминанием прошедшего". Третьяков сразу же послал художнику Ге в Петербург письмо, но Ге ответил отказом на предложение продать портрет Герцена. Восемь лет длились переговоры.

Майским днем 1878 года Третьяков сидел в своем художественном кабинете. Маленький тихий человек, служитель Андрей Осипович, неслышно ступая по ковру, внес и поставил ближе к окну портрет в овальной раме.

Третьякову он показался темным; подойдя ближе к портрету, Третьяков наклонился, пристально вглядываясь в лицо, выступавшее из мрака. Взгляд на портрете ожил и испытующе и насмешливо устремился на смотрящего. Четко означалась фигура, широкоплечая, в черном, блеснула золотая цепочка часов. Лицо загорелось ярким светом. Фон портрета, казавшийся мгновение назад совсем темным, сделался прозрачно-коричневым, теплым, уходящим в глубину. Перед Третьяковым будто предстал живой Герцен.

На фоне справа четко выступила надпись: "Н. Ге. 1867. Флоренция". Какие обстоятельства сопутствовали созданию этого портрета?

Герцен еще в начале 1847 года покинул Россию и жил за границей в политической эмиграции. Вернемся памятью к героическим дням июньского восстания 1848 года в Париже, когда в ответ на разъяренные крики озверелой толпы лавочников и вооруженных гвардейцев: "Да здравствует Людовик-Наполеон!" - раздался громкий возглас: "Да здравствует республика!" Человек, крикнувший это, был не кто иной, как русский революционер А. И. Герцен. Эмигрировав, он развернул широкую политическую агитацию против самодержавия и крепостничества в России, создал вольную русскую типографию, смело заявил: "Мы посмотрим, кто сильнее - власть или мысль!"

К его голосу прислушивались все прогрессивно настроенные круги русского общества. Первый номер герценовского "Колокола" с эпиграфом на заглавном листе "Зову живых" поистине всколыхнул лучшие умы России. "Колокол" распространялся нелегально, несмотря ни на какие запреты. Даже политические враги Герцена вынуждены были ему признаться: "Вы - сила, вы - власть в Русском государстве".

В 1863 году в Петербурге, в Академии художеств с успехом выставлялась картина "Тайная вечеря", привезенная из Италии молодым художником Н. Н. Ге. Евангельский сюжет картины, выраженный в совершенно оригинальной трактовке, нравился одним за глубокий психологизм решения, а другие, более наблюдательные, замечали, что это не просто евангельский сюжет. Всматриваясь внимательно, они находили разительное сходство в лице задумчиво сидящего Христа с лицом Герцена. Такое открытие ошеломляло.

Навеки изгнанный из пределов России, Герцен вновь открыто напоминал о себе с полотна художника. А стоящий у стола апостол Петр удивительно был похож на самого художника Ге. Тревога, восхищение и вера светились во взгляде апостола Петра, устремленном на мудрого учителя. Не выдавал ли здесь художник своего истинного отношения к Герцену?

Вот что об этом несколько позже говорил художник Ге: "Кто жил сознательно в 50-х годах, тот не мог не испытывать радость, читая Искандера. Мы ему были обязаны своим развитием. Его идеи, его стремления электризовали и нас. Я мечтал ехать в Лондон, чтобы его видеть, чтобы его узнать, чтобы написать его портрет для себя".

Но в Лондон Ге не сумел поехать и послал А. И. Герцену письмо, в ответ на которое тот прислал свой фотографический портрет. Имея его перед собой, Н. Н. Ге и писал "Тайную вечерю".

Картину приобрела Академия художеств и отметила ее как выдающееся произведение, присвоив художнику звание профессора. Вскоре Ге снова уехал во Флоренцию, но мысль написать портрет Герцена все же его не покидала.

Прошло несколько лет. Однажды в декабре 1866 года в мастерскую Н. Н. Ге во Флоренции неожиданно вошел небольшого роста полный человек, одетый в черное. Легко и энергично подойдя к художнику, он представился: "Александр Герцен".

Мгновение первой встречи осталось в памяти навсегда: "Впечатление было новое, полное, живое... Высокий лоб, волосы с проседью, закинутые назад без пробора, живые умные глаза... нос широкий, русский... с двумя резкими чертами по бокам, рот, скрытый усами и короткой бородой. Голос резкий, энергичный, речь блестящая, полная остроумия". А. И. Герцен искренне радовался, видя своих соотечественников. Он пробыл у художника целый вечер и много говорил. Говорил по-русски, голос его звучал взволнованно. В беседе Н. Н. Ге поверил ему свою давнюю мечту: "Александр Иванович, не для вас, не для себя, но для всех тех, кому вы дороги, как человек, как писатель,- дайте сеансы, я напишу ваш портрет". Герцен просто ответил: "Я готов. Когда прикажете". Он аккуратно приходил в мастерскую художника, а уже в начале января 1867 года портрет был написан.

Ге не мог не заметить скрытой душевной скорби А. И. Герцена. В этом году под влиянием гнета реакции, усилившейся в России после подавления польского восстания, Герцен прекратил издание "Колокола": дальнейшее распространение его в России оказалось почти невозможным.

Работая над портретом Герцена, беседуя с ним, Ге понял, что "быть с русскими, дышать интересами русских" составляет главное в жизни Герцена. Ге увидел в нем "безграничную любовь к родине, навеки для него закрытой, отвращение ко всему, что его окружало на Западе", и что такие люди, как Герцен, "идя своим путем, необходимо открывают новые стороны истины".

Ге возвращался с семьей в Россию в конце 1869 года. Он вез свои работы, и среди них дорогой его сердцу портрет Герцена, Самому Герцену границы России были закрыты. Еще царь Николай I собственной рукой начертал: "Считать изгнанным навсегда из пределов Русского государства". Теперь его портрету предстояло тайно, обманув зорких чиновников таможни, проникнуть в Петербург.

Ге прибегнул к хитрости. Он взял лист бумаги в размер портрета, нарисовал на нем седобородого пророка Моисея и осторожно прикрепил к портрету Герцена. Вместо Герцена из овальной рамы на чиновников таможни сердито и назидательно взирал библейский старец. Он не вызвал никаких подозрений. Портрет Герцена оказался на родине. Вскоре стало известно, что А. И. Герцен, простудившись на политической демонстрации в Париже, умер от воспаления легких.

Смерть Герцена художник пережил как большое личное горе. Все передовые люди России глубоко скорбели об этой утрате. Портрет Герцена приобрел для Ге особую ценность, как память великого человека, одного из самых светлых умов России, ненавидевшего зло насилия и умевшего "глаголом жечь сердца людей".

Никому, кроме Третьякова, не мог уступить художник дорогого портрета. Только зная, что Третьяков собирает портреты лучших русских людей и желает свое собрание передать обществу, Н. Н. Ге счел возможным отдать портрет Герцена в собрание Третьякова.

Отправляя портрет к Третьякову, он писал: "Я всегда предпочитал Вас как хранителя перед всеми, частными и казенными хранителями, как истинного любителя и человека, которому я вполне верю".

ОСТРОВСКИЙ

Знаменитый драматург Александр Николаевич Островский п Третьяков жили в Замоскворечье. Дом Островского находился недалеко от Лаврушинского переулка. Оба они родились и выросли в Замоскворечье. Оба с юных лет страстно любили театр. И, наверное, часто бывали на одних и тех же спектаклях. Может быть, даже знали друг друга в лицо, но близко знакомы не были.

Третьяков не пропускал ни одного интересного спектакля Малого театра. Малый театр в то время был своего рода общественной трибуной, где во всеуслышание могли выражаться со сцены общественные симпатии, публично высказываться одобрения или порицания авторам за идейную направленность их пьес. К тому же Малый театр в 50-60-х годах был почти единственным в Москве серьезным культурным развлечением. Он воспитывал вкус и был школой для молодежи, платившей за это театру горячей любовью.

Особым событием, изменившим направление Малого театра, явились постановки пьес А. Н. Островского. Начиная с первой пьесы "Не в свои сани не садись", поставленной в декабре 1853 года, на многие десятилетия творческие судьбы драматурга Островского и Малого театра слились. В конце 60-х годов Малый театр нередко называли театром Островского. Только за один театральный сезон 1871 года в Малом театре было дано шестьдесят представлений одиннадцати пьес Островского. Исполнителями ролей были известные актеры, такие, как П. М. Садовский, Шумский, Самарин, Живокини, Васильева, Акимова, Медведева, Колосова, Федотова, Никулина. Постановкой пьес руководил сам А. Н. Островский. Он считал, что театр для огромного большинства публики имеет воспитательное значение, что публика ждет от него разъяснения моральных и общественных явлений и вопросов, задаваемых жизнью. Теперь можно было уже с уверенностью сказать, что в России утвердился и окреп наш русский театр. За его становление ратовал всю жизнь А. Н. Островский, говоря, что "национальный театр есть признак совершеннолетия нации, так же как академии, университеты, музеи".

Несомненно, Третьяков не пропускал спектаклей по пьесам Островского и радовался не только хорошему исполнению, но и содержанию этих пьес, взятых из современной ему русской действительности, со всем трагичным, а порой смешным, что она в себе таила. Сам Третьяков, отдавший столько сил и труда созданию русской национальной галереи, фактически шел рядом с Островским в деле утверждения реализма, истинности и силы русского искусства.

Общие прогрессивные воззрения на пути развития русской культуры, театра, живописи, литературы делали их близкими людьми. Желание непременно иметь в галерее портрет Островского позволило Третьякову познакомиться с ним лично. Он договорился с Перовым и заказал ему портрет А. Н. Островского. Досадно, что не осталось письменных документов ни в архиве Третьякова, ни у Перова, ни у самого Островского, когда и при каких обстоятельствах писал Перов этот портрет.

Можно предположить, что скорее всего это произошло зимой 4871 года. По-видимому, заручившись согласием Островского позировать, Третьяков сообщил об этом Перову. Перов в несколько сеансов написал портрет, очевидно, работая в доме А. Н. Островского.

Третьяков верно угадал, что художник Перов особенно хорошо может исполнить портрет Островского. Не только мастерство Перова-портретиста было в том порукой, но сам характер художника, его меткая наблюдательность, сходство некоторых черт его творчества с творчеством Островского. Перов и Островский обратились оба к бытописательству, и в оценке явлений жизни они не расходились. Судьба Катерины в драме "Гроза" созвучна трагедии погибшей женщины в картине Перова "Утопленница", а картина "Приезд гувернантки в купеческий дом" очень напоминает сцену из пьесы Островского. Разве не были близки Перов и Островский в умении возвысить бытовую сцену до звучания трагедии, обличающей и выявляющей корни социального зла?

Поэтому не случайно, что, познакомившись с Островским лично, Перов, как никто другой, смог глубоко и внутренне верно передать его живой облик. Портрет написан энергично, с большим профессиональным мастерством. Островский запечатлен в обычный день его жизни, в будничной, не подготовленной специально для портрета обстановке. Таким он бывал во время дружеской беседы: неторопливый в словах, внимательно молчащий, неожиданно вставляющий остроумные замечания собеседник. Флегматичность и медлительность, свойственные Островскому, Перов передает статичной позой его грузной фигуры. Это же свойство его натуры подчеркивают и полные кисти рук, покоящихся на коленях.

Однако его взгляд с затаенной искрой иронии и улыбки и несколько подавшийся вперед корпус выдают внутреннюю энергию, которая скрывалась за внешней неторопливостью и которая позволяла Островскому работать с потрясающей быстротой. Огромное количество пьес, им написанных, красноречиво подтверждает это.

Портрет Островского с успехом был показан в Петербурге осенью 1871 года на первой передвижной выставке. Он заслужил там самые лестные отзывы публики. Собратья-художники признавали портрет Островского большой творческой удачей. А друзья Островского говорили, что Перову удалось лучше и тоньше всего уловить и внешний и внутренний его облик; все, начиная от так подходящего к житейским привычкам Островского тулупчика до выражения глаз, запечатлелось в этом портрете вполне удачно и глубоко правдиво.

Портрет Островского был создан в пору всеобщего признания таланта драматурга, незадолго до двадцатипятилетнего юбилея его литературной деятельности, которую общественность расценивала как триумф русского национального театра.

ДОСТОЕВСКИЙ

"Милостивый государь Федор Михайлович. Простите, что, не будучи знаком Вам, осмеливаюсь беспокоить Вас следующею просьбой: я собираю в свою коллекцию русской живописи портреты наших писателей, имею уже Карамзина, Жуковского, Лермонтова, Лажечникова, Тургенева, Островского, Писемского и других. Будут, то есть уже заказаны: Герцена, Щедрина, Некрасова, Кольцова, Белинского и других. Позвольте и Ваш портрет иметь масляными красками".

Такое письмо за подписью Третьякова получил в апреле 1872 года великий русский писатель Достоевский.

Он сразу же ответил согласием на предложение Третьякова. Сам он не видал его коллекции, но слышал лестные отзывы как о галерее, так и о ее хозяине.

В начале мая 1872 года в Петербург приехал Перов писать портрет Достоевского.

Познакомившись с писателем, Перов понял, что портрет написать будет сложно - сложна была натура, сложна была сама личность Достоевского.

Усталым, разбитым, рассеянным показался он в первую минуту Перову. Чувствовалось в нем даже что-то болезненное и детски-беспомощное. Не такого Достоевского хотел запечатлеть художник. Не преходящее и случайное состояние следовало передать, а постичь внутреннюю глубину образа писателя, подстеречь минуту, когда его лицо являло собой лик его творческого гения.

Прежде чем начать работу над портретом, Перов приходил к Достоевскому в течение недели. Заставал его в различных настроениях. Подолгу беседовал, иной раз вступал в спор, но он еще не видел того единственного Достоевского, каким он должен остаться навсегда в портрете.

Однажды Перов застал Достоевского в минуту раздумья. Достоевский даже не заметил его прихода. Перов был счастлив. Он понял, как надо писать портрет. Работа пошла очень быстро. Перов сообщает Третьякову в день первого сеанса: "Нынешний день от 3 до 5 назначены сеансы с Ф. М. Достоевского, личность которого имеет свой интерес, и, думаю, что для живописи будет также интересна".

Перов в работе над портретом почти отказался от ярких цветов, работая тоном, заставляя зазвучать контраст света и тени. Светом он вырвал из коричневого сумрака лицо, огромный лоб, лоб мыслителя, и руки с крепко сплетенными пальцами.

Трудно словами передать впечатление огромной внутренней мыслительной работы писателя, которое удалось создать Перову.

Одежда Достоевского скромна, сдержанна по цвету. Лишь несколько ударов тонкой кистью зажгли красные искорки на галстуке. Фон коричневый, утемненный с освещенной стороны лица и высветленный со стороны тени. Корпусно написаны света, прекрасна лепка головы, рук. Рисунок и живопись выразительны.

Перов говорил о своей работе, что в портрете Достоевского нет ничего "портретного". По-видимому, он имел в виду, что простота постановки, отказ от внешних эффектов являет собой противоположность портретам модных салонных художников. Перов создавал особенные по своей естественной простоте и глубокой внутренней правде, мудрые портреты современников. Портрет Достоевского с успехом экспонировался на второй передвижной выставке и пользовался широкой известностью. Крамской о портрете сказал, что он является "одним из лучших портретов русской школы вообще" и что в нем ярко запечатлено "выражение характера знаменитого писателя и человека".

К моменту создания портрета Достоевский был известен как автор "Бедных людей", "Записок из мертвого дома", "Преступления и наказания", "Идиота", заканчивал работу над романом "Бесы". Высказываясь о своем внутреннем мироощущении в то время, он говорил: "...несмотря на все утраты, я сам люблю жизнь горячо. Люблю жизнь для жизни - и все собираюсь начать мою. Мне пятьдесят лет, а я еще не знаю, оканчиваю я жизнь мою или только еще начинаю. Вот главная черта моего характера, может быть, и деятельности".

Достоевский остался очень доволен знакомством с Перовым: яркая личность художника его заинтересовала. Он очень хотел также познакомиться с Третьяковым и осмотреть его художественную галерею. Но, несмотря на самое искреннее обоюдное их желание узнать поближе друг друга, обстоятельства не позволили Достоевскому и Третьякову даже серьезно побеседовать. Однажды в 1880 году, во время торжеств по поводу открытия памятника Пушкину в Москве, на городском обеде Третьяков пожал Достоевскому руку, но спешил уйти, будучи нездоров.

Третьяков и Достоевский обменялись несколькими письмами. "Я... не мог исполнить твердого намерения моего посетить Ваш дом,- писал Достоевский Третьякову.- Прекрасное письмо Ваше ко мне вдвое заставляет меня сожалеть о неудавшемся моем намерении. Будьте уверены, что теплый привет Ваш останется в моем сердце одним из лучших воспоминаний дней, проведенных в Москве".

Впоследствии Третьяков признавался, что в его жизни Достоевский имел очень важное значение, и говорил о нем: "Это помимо великого писателя был глубоко русский человек, пламенно чтивший свое отечество несмотря на все его язвы. Это был... пророк, это был всему доброму учитель, это была наша общественная совесть".

ТОЛСТОЙ

В конце августа 1873 г. Лев Николаевич Толстой с семьей возвратился из Самарской губернии в Ясную Поляну. Тогда же художник Крамской жил в Козловой Засеке, на Ваныкинской даче, в пяти километрах от усадьбы Толстого. Когда Третьяков узнал, что Крамской живет поблизости от Толстого, то сразу подумал о возможности исполнить свою давнюю мечту - иметь в галерее портрет Толстого. Еще четыре года назад через поэта Фета он хлопотал о согласии Толстого позировать, но получил отказ. Теперь, когда Крамской мог лично поговорить с Толстым, упросить его, важно было не пропустить счастливого случая.

"Сама судьба благоволит нашему предприятию... Хотя мало надежды имею, но прошу Вас... употребите все Ваше могущество, чтобы добыть этот портрет",- пишет Крамскому Третьяков.

5 сентября Крамской отправился в Ясную Поляну. Знакомство состоялось. Толстой встретил художника приветливо, но несколько настороженно. Как только Крамской завел речь о позировании, Толстой с досадою произнес: "Все сговорились, чтобы меня отвлекать. Уж давно Третьяков подсылал ко мне писать мой портрет, но мне не хочется". Крамской скромно, но твердо стал настаивать, приводя всевозможные доводы.

Он обещал, если портрет покажется Толстому неудачным, уничтожить его, обещал написать портрет чрезвычайно быстро. Говорили целых два часа. Толстой оставался неумолимым. Наконец Крамской сказал: "Ваше сиятельство отказываете в сеансах. Я должен буду навсегда отказаться от надежды написать портрет". И после недолгой паузы вдруг уверенно воскликнул: "Но ведь портрет Ваш должен быть и будет в галерее!"

- Как так? - удивился Толстой.

- Будет портрет и притом очень скверный,- продолжал горячо Крамской.- Разумеется, я его не напишу, и никто из моих современников, но лет через 30, 40, 50 он будет написан. И тогда... тогда останется только пожалеть, что портрет не был сделан своевременно.

Толстого сразил неожиданный оборот разговора. Довод показался вполне основательным и остроумным. Толстой пристально взглянул на молодого художника. "Чистейший тип петербургского новейшего направления",- подумал он. Художник начинал его заинтересовывать, и Толстому захотелось узнать его поближе. Он уже готов был согласиться, но почему-то медлил, что-то обдумывал. "Вы уговорили меня,- произнес он наконец.- Но в таком случае пишите сразу два моих портрета. Один для Третьякова, другой для моих детей. Я выберу тот, что мне больше понравится".

Сеансы начались. "Поздравляю Вас, я так и думал, что только Вам удастся убедить неубедимого",- приветствовал радостный Третьяков Крамского.

На Крамского Толстой произвел неповторимое впечатление. Сначала художник был несколько удивлен и даже поражен оригинальностью и, как ему показалось, странностью Толстого: он не мог без волнения находиться с ним рядом. Но с каждым часом все более чувствовал, что видел перед собою в первый раз "редкое явление - развитие, культуру, цельный характер с самостоятельным умом и миросозерцанием совершенно оригинальным".

Все ощущение от близости к Толстому слилось в одну фразу, которую он твердил про себя: "На гения смахивает!"

Писать было трудно. Становилось страшно лицом к лицу с прозорливым, властным, упрямым взглядом Толстого, с его силой, что исподволь чувствуешь умом и сердцем.

Хотя Крамской не раз утверждал, что портретист должен, как строгий ученый, объективно, спокойно и точно наблюдать, работая над портретом Толстого, он не мог быть спокойным, а точное наблюдение его, хоть и было объективно, давало такое волнующее чувство счастья и гордости, какое редко испытывал художник, исполняя другие портреты.

Крамской писал одновременно два портрета. Один больше, другой чуть меньше. Толстой позировал в мужицкой рубахе серо-синего цвета, какие часто можно было видеть на крестьянах Тульской губернии. Во время сеансов художник и писатель изучали друг друга.

Крамской увлеченно трудился, Толстой спокойно размышлял. Согласившись позировать, Толстой жертвовал частью дорогого времени. Его мысли тогда занимал роман "Анна Каренина".

Как-то после очередного сеанса разговор коснулся работы над романом. "Да, пишу роман,- сказал Толстой.- Именно роман, первый в моей жизни. Исполняю возложенную на меня по какому-то высочайшему повелению обязанность - мучаюсь и нахожу в этом мучении все,- не радость, но цель жизни".

Уже после трех сеансов Толстой и его жена остались портретом весьма довольны, находя, что Крамской отлично работает. "Оба портрета замечательно похожи", - говорили они при этом.

Иногда Крамской по приглашению хозяев оставался в их доме до позднего вечера. Тогда интересным разговорам и спорам об искусстве и его назначении не было конца. Толстого в Крамском привлекала особая художническая натура, неподкупная и цельная. Он увидал в нем человека и художника совершенно нового склада - в высшей степени честного, идущего во всем дорогой правды, верующего в нее, борющегося за нее, видящего в своем искусстве действенный путь служения на благо народной культуры. Толстой встретил в лице Крамского ярко выраженный тип художника-гражданина, художника - общественного деятеля, о котором так много говорилось тогда в среде художественной интеллигенции, но с которым ему довелось встретиться близко впервые. Толстой с каждым днем проникался к нему все большим уважением и чувством симпатии.

К третьему октября оба портрета были закончены. Один оставался в Ясной Поляне, другой Крамской увозил с собой в Петербург. Третьяков с нетерпением ждал случая, чтобы побывать в Петербурге и увидать портрет Толстого. Вскоре он туда приехал и сразу поспешил в мастерскую к Крамскому. Показывая Третьякову портрет, Крамской сказал: "Понравится ли он Вам, не знаю".

"Графа" Толстого портрет даже и не напоминал. С холста глядел в упор прозорливо и испытующе мудрец в мужицкой рубахе. Взгляд его таил такую силу, которая вначале почти ошеломляла. Да и написан он был как-то особенно просто. Отказ от цветовых эффектов, строгая сдержанность в манере письма сообщали портрету особое благородство и монументальную значимость. Видя молчаливое удивление Третьякова, Крамской спросил: "Вы не находите, что портрет вышел немного странный?" - "А вы?" - в свою очередь задал вопрос Третьяков и, подойдя к художнику, благодарно протянул ему руку.

После выхода в свет романа Толстого "Анна Каренина" Репин в письме к Стасову, не удерживаясь от радостного удивления, писал: "А знаете ли, ведь его Михайлов страх как похож на Крамского!" Да, действительно, Толстой не забыл Крамского. Встреча с художником подсказала ему новые страницы романа. Художник Михайлов в "Анне Карениной" - своего рода литературный портрет Крамского, Их знакомство не прошло бесследно. Оно осталось навсегда в искусстве.

Со временем многие художники писали портреты Л. Н. Толстого. Здесь можно назвать Репина, Ге, Нестерова, Пастернака и других. Но среди разных портретов великого писателя портрету работы Крамского принадлежит совершенно особое место. Пожалуй, как никому другому, Крамскому удалось выразить одну из самых основных черт толстовского гения - способность понимания народной печали и скорби. Выразить того Толстого, который восклицал, что ему "больно быть человеком, глядя на народные страдания".

Отмечая достоинства этого портрета Толстого, Стасов писал: "Все те высокие и своеобразные элементы, которые образуют личность графа Толстого: оригинальность, глубина ума, феноменальная сила творческого дара, доброта, простота, непреклонность воли - все это с великим талантом нарисовано Крамским в лице графа Толстого".

П. М. ТРЕТЬЯКОВ

В середине февраля 1876 года Третьяков вместе с художником Крамским осматривали галерею. Они медленно двигались из зала в зал.

По причине подагры Третьяков надел низкие валенки, и в сюртуке дымчатого цвета и отменно накрахмаленной белой рубашке при галстуке бантиком выглядел несколько необычно. Чувствовалось, что двигаться ему трудно. Иногда он чуть морщился от боли, комично ругал свою болезнь, продолжая ласково и неторопливо разговор.

Крамской увлек Павла Михайловича к пейзажу Ф. Васильева "Мокрый луг".

"Взгляните,- заговорил он быстро,- эта от первого плана убегающая тень, этот ветерок, побежавший по воде, эти деревца, еще поливаемые последними каплями дождя. Тучи... туда уходящие. Обмытая зелень яркая, одноцветная, невозможная. И потом... счастливый какой-то фантастический свет..." - Крамской замолчал и помрачнел.

"Русская школа потеряла в нем гениального мальчика! - произнес Крамской.- Его нет больше, потеря очень велика; и хотя ему уже ничего никогда от нас будет не нужно, но та живая связь, которая была дорога для меня лично, странно вплетается во все мои теперешние мысли и действия, что им сделано, изумляет меня своей громадностью, особенно, когда все это собрано вместе". Третьяков слушал. Его лицо было спокойно, просветленно и задумчиво, он глядел куда-то мимо Крамского.

Крамской подумал:

"Хорошо именно так написать его портрет".

Воспользовавшись случаем, что Третьяков болен и не занят в конторе, Крамской просил его позировать для портрета. Третьяков стал усиленно отказываться, но тут все домашние хором стали его уговаривать. Крамского в семье Третьякова очень любили. Он жил у них уже почти три месяца. Писал портрет Веры Николаевны, и все хотели, чтоб был также и портрет Павла Михайловича. Под таким дружным напором ничего не оставалось, как согласиться. Крамской, не откладывая, начал писать портрет. Но просидел Третьяков не больше 2-3 сеансов. Крамской очень удачно схватил характерное выражение спокойствия и ясности, живости и скрытности, энергии и мягкости в лице Третьякова, но завершить портрет не пришлось. К огорчению Крамского, Третьяков вскоре весь ушел в неотложные дела по своей фирме. Однако незаконченность в прописке волос, бороды, одежды не мешает воспринимать облик Третьякова. Может быть, даже благодаря некоторой недоговоренности его портрет заключает особую свежесть, так присущую эскизам, сохраняет след торопливой руки художника.

Сам Третьяков, будучи человеком чрезвычайной скромности, искренне считал, что писать с него портрет вовсе не обязательно. Эта черта его характера чувствуется при первом же взгляде на портрет. Не случайно о нем говорили современники: "Без шума, без вылезания в первые ряды, без самовоскурения, скромно и тихо совершал он хождение по мастерским и студиям, молчаливо выслушивая все, что ему говорили художники, молчаливо перерабатывал в себе великое множество впечатлений, молчаливо вынашивал твердое решение и вершил свою задачу, ни разу, ни на один шаг не сбившись в сторону".

НЕКРАСОВ

Весной 1876 года Крамской целыми днями дежурил у постели больного Николая Алексеевича Некрасова. Портрет удавалось писать урывками, по 10-15 минут. Портрет заказал Третьяков.

Крамской пристально и грустно смотрел на больного.

Он смотрел на иссохшее прозрачное лицо, смежившиеся веки Некрасова. "Да, Некрасов умирает!" - повторял он мысленно. "Как измучен. Но никогда он не был так хорош, как теперь".

Портрет для галереи Третьякова медленно двигался к завершению. Правда, Крамской на этот раз отступил от задуманного ранее плана и писал Некрасова не таким измученным и ослабевшим, как он его видел. "К Некрасову не идет изображать его на подушках. Его даже в халате себе представить нельзя",- говорили окружающие. Поэтому Крамской решил написать с натуры только лицо, а потом от себя дописать остальное. И хотя портрет получался очень схожим, Крамской помышлял о другом изображении Некрасова.

Да и сам Некрасов просил художника: "Напишите меня так, как я есть сейчас, такой портрет мне очень нужен. Потом,-добавил он помолчав,- вы его возьмете себе, но сделайте, пожалуйста".

Крамской обрадовался, желание поэта отвечало его замыслам. Он взял небольшой холст. Наметил фигуру Некрасова в постели и означил окружающие предметы. Лицо взял в повороте в три четверти, в руке карандаш, листок бумаги, слева - столик с многочисленными лекарствами. Над диваном портреты Добролюбова и Адама Мицкевича. Получался портрет-картина. Узнав, что Крамской пишет второй портрет с Некрасова, Третьяков срочно пишет ему в Петербург: "Ради бога, не отдавайте никому, а я буду через неделю".

К сожалению, Некрасов не увидел законченным второй портрет. Кроме головы Некрасова, лежащего на высоких подушках, и руки с карандашом, с натуры Крамскому сделать ничего не удалось.

Картина "Некрасов в период "Последних песен" дописывалась после смерти поэта. Крамской передумал первоначальную композицию. Он решил увеличить размер холста. Горизонтальное расположение фигуры его уже не устраивало. Он надшил к имеющемуся холсту другой холст и расположил его вертикально. Придал Некрасову другую позу. По новому замыслу Некрасов изображался полулежащим на высоких подушках. Чтобы не писать заново лицо поэта, Крамской аккуратно вырезал лицо, написанное с натуры, и перенес его в соответствии с новым замыслом в другую часть холста, несколько выше. Портрет-картина был закончен в 1878 году.

Несмотря на то что Крамской передал в нем последние недели жизни поэта, несмотря на то что он не скрыл от всех мучительного недуга дошедшего до полного изнеможения Некрасова, не о болезни и смерти говорит этот портрет. Он утверждает силу творческой воли, бросающей мужественный вызов смерти. Велик тот, кто встречает свой последний час как герой и творец. Таким был поэт Некрасов, таким он остался в портрете Крамского.

Красной краской на краю белой простыни в левом углу холста поставил Крамской дату: "3 марта 1877 года" - день, когда Некрасов сочинил стихотворение "Баюшки-баю".

Не раз Крамской читал на память строки:

О муза! я у двери гроба!
............................ 
Не плачь! завиден жребий наш, 
Не наругаются над нами: 
Меж мной и честными сердцами 
Порваться долго ты не дашь 
Живому, кровному союзу!

"Некрасов болел о страданиях народа всей душой, - писал о нем Достоевский,- но смог силой любви своей почтить почти бессознательно и красоту народную, и силу его, и ум его и страдальческую кротость".

Вскоре портрет "Некрасов в период последних песен" оказался в галерее Третьякова.

МУСОРГСКИЙ

Лучший портрет композитора Модеста Петровича Мусоргского написал художник Репин в марте 1881 года. Было это в Петербурге, в военном Николаевском госпитале, в последние дни жизни Мусоргского.

В залитой весенним солнцем больничной палате у белого столика Репин приладил холст, а Мусоргский сел напротив в кресло, шутливо заметив, что новый серый халат с бархатными малиновыми отворотами, подарок Кюи, пришелся как нельзя кстати для "парадного" портрета. Улыбка на больном, отекшем лице казалась странной, разительно напоминала прежнего Мусоргского.

Репин вспомнил Мусоргского за роялем на вечере у Стасова. Как рассмешил он тогда всех своими звонкими речитативами! Куда все ушло, где живость лица, искристый смех, ловкость движения? Сияние солнечного света радостно зажигало белый цвет стен, вспыхивало на малиновых отворотах халата, светилось в спутанных завитках бороды, а лицо от этого становилось тяжелее, и трудно было оставаться спокойным, глядя в огромные глаза Мусоргского, взгляд которых рассказывал о трагическом крушении гениального человека больше, чем могли выразить тысячи слов. Чтобы скрыть свое волнение, Репин начал беседовать с Мусоргским. Разговор даже помогал ему в работе. Мусоргский меньше уставал, за беседой непринужденнее делалось выражение его лица.

После долгой разлуки им было о чем поговорить. Ведь знали и любили они друг друга уже давно. Репин горячо восторгался музыкой Мусоргского. Мусоргский же глубоко чтил талант Репина. Их творческие успехи приносили им общую радость. Надолго запомнил Мусоргский чугуевского "Протодиакона" Репина. С Репиным делился он творческими замыслами о будущей опере "Хованщина", говоря: "Народ хочется сделать: сплю и вижу его, ем и помышляю о нем; пью - мерещится мне он, он один - цельный, большой". Теперь Мусоргский чувствовал улучшение здоровья и даже думал о поездке за границу. Он поверил свои планы Репину.

Репин стремился передать в живописи трагический контраст ликующего света и обреченности, значимость образа гениального композитора и его болезненную беспомощность. Солнце помогало художнику. Цвет сиял. И если сердце Репина сжималось предчувствием близкой разлуки, то кисть оттого прозрачнее и звучнее сплетала нежные цвета. Прощание было светлым.

А Мусоргскому даже не приходила в голову мысль о смерти. Ему еще ведь не исполнилось и 42 лет! Он мечтал о музыке. Протянув руку к столику, где лежал "Трактат об инструментовке" Берлиоза, Мусоргский тихо сказал: "Я признаю, что в области искусства только художники-реформаторы, как Палестрина, Бах, Бетховен, Лист, создавали законы искусства. Я не считаю эти законы непреложными... Они видоизменяются, как весь духовный мир. Искусство есть средство для беседы с людьми, а не цель..."

Потом, подавшись вперед, шепотом спросил: "Царя убили? Каково?! Как же теперь? Что же дальше!"

Событие 1 марта 1881 года взволновало всех. Народовольцы казнили царя Александра II. Репин передал известные ему подробности о том, как Гриневецкий и Рысаков бросили бомбу в царскую карету.

Портрет Мусоргского Репин написал очень быстро и отнес его на временное хранение к Стасову. Утром 16 марта 1881 года на 9-ю передвижную выставку пришел Стасов и бережно развернул портрет Мусоргского. Все уже знали, что сегодня на заре Мусоргский умер. Принесли черный креп и обвили им раму портрета.

Вечером на выставке Стасов увидал Крамского. Он сидел спиной к публике перед портретом Мусоргского и, казалось, никого не замечал.

Стасову едва удалось поднять его со стула. Тогда Крамской быстро заговорил: "Это невероятно! Это просто невероятно! Что этот Репин ныне делает! Моему удивлению нет пределов!!! Вот портрет Писемского - шедевр, какое-то чудесное соединение Веласкеза и Рембрандта, а этот портрет что-то еще новое, кто знает, быть может, что-то еще выше! И все это в каких-нибудь четыре сеанса - просто невообразимо!!! Какая новость приемов, какое своеобразие, что за письмо и лепка!!!"

Стасов сообщил Третьякову о замечательном портрете Мусоргского. Еще не видя его, Третьяков сразу захотел приобрести портрет у Репина и просил Стасова ему в этом посодействовать. На это Стасов вскоре прислал письмо: "Портрет Мусоргского кисти Репина - это одно из величайших созданий всего русского искусства... Этот портрет Репин делал именно для себя, как память о друге и дорогом человеке, и потому только решился уступить его Вам, что слишком любит и чтит Вас, и притом ему слишком приятно отдать в будущий "народный" музей портрет своего бывшего друга и крупного человека".

Портрет Мусоргского работы Репина с честью пополнил замечательную портретную галерею в коллекции Третьякова.