ЗНАТОК РУССКОЙ ЖИВОПИСИ. 70-е ГОДЫ

Прошло десять лет. Многое изменилось за это время. Царским манифестом от 19 февраля 1861 года отменилось крепостное право. Народ, быстро понявший лживость обещаний, глухо или открыто выражал недовольство. Общественный подъем, надежды на улучшение условий жизни народа, на разрешение свободы печати и искусства, всколыхнувшие вначале все русское общество, сменились горечью разочарования. Но протест против обмана не был пассивным. Он рождал в сердцах желание высказаться открыто, обличить общественную ложь, призвать к решительной борьбе с самодержавием.

Литература и живопись стали мощным средством провозглашения новых идей. Голос герценовского "Колокола" издалека звал живых к действию.

Утверждение Н. Г. Чернышевского, что произведение искусства должно выражать приговор художника о явлениях жизни, воплощалось в произведениях поэта Н. А. Некрасова, писателя Ф. М. Достоевского, драматурга А. Н. Островского, в живописи художников В. Г. Перова, В. В. Пукирева, И. Н. Крамского, в музыке композиторов А. С. Даргомыжского и М. П. Мусоргского.

Огромное влияние на передовую интеллигенцию оказал роман Чернышевского "Что делать?". Вдохновленные его призывом, художники и композиторы организовали творческие артели - коммуны, где стремились строить свою деятельность на новых началах - братской помощи, взаимопонимания и любви.

Примером тому художественная артель-коммуна в Петербурге во главе с Крамским, коммуна композиторов, названная Стасовым "Могучая кучка", во главе с М. А. Балакиревым.

Эти люди, главным образом представители разночинной интеллигенции, были охвачены жаждой служения народу, были готовы отдать ему все лучшее, что создавали их ум и сердце.

Косности и фальши официального искусства императорской Академии художеств передовые художники хотели противопоставить искусство жизненной правды, искали путей создания творческого союза, независимо от Академии.

Третьяков, который теперь стал широко известен как тонкий ценитель и крупный собиратель русской живописи, находился всецело на стороне таких художников.

Многие из их картин, даже запрещенных, он приобретал. После покупки картины В. Г. Перова "Сельский крестный ход на пасхе" ходили слухи, что святейший синод хочет пбслать запрос: "На каком основании Третьяков покупает и выставляет публично такие безнравственные картины?"

У Третьякова сложились самые дружеские отношения с московскими и петербургскими художниками: Перовым, Прянишниковым, Горавским, Риццони, Невревым и другими. В его доме художники встречали почти родственный прием.

Дела фирмы "П. и С. братья Третьяковы и Коншин" были расширены. В Костроме на берегу Волги была построена льнопрядильная и льноткацкая фабрика, компаньоном и директором которой стал Константин Яковлевич Кашин. Третьяков часто теперь ездит в Кострому. "Кашинская фабрика", как ее стали называть в народе, была огромной, с новейшим оборудованием. Там трудилось около 5000 рабочих. Для них построили просторные избы, читальни, школы, больницы.

В жизни маленького дома в Толмачах тоже произошли изменения. Уже нельзя было встретить здесь высокой и строгой маменьки Александры Даниловны. Она со своим внуком Николенькой и младшей дочерью Надеждой после женитьбы П. М. Третьякова на Вере Николаевне Мамонтовой в 1865 году осенью переехала в маленький деревянный домик в Ильинском переулке, недалеко от храма Христа Спасителя. Не жил уже здесь веселый и шумный брат Сергей. Он после вдовства, женившись второй раз, переехал на Пречистенский бульвар.

Зато часто по утрам летом из открытых окон второго этажа звучали мелодии Бетховена, Баха, Шопена. Это играла Вера Николаевна, а в тенистом саду среди сирени, тюльпанов и роз весело бегали три маленькие девочки в светлых платьицах, с русыми волосами - дочери Третьякова: старшая Вера, Саша и совсем маленькая Любочка.

В доме появилась новая ореховая мебель, два концертных рояля в гостиной, масса цветов на окнах, а главное-множество великолепных картин, их уже негде было размещать, и они настоятельно требовали нового, специального помещения. Положение не спасли даже две просторные комнаты нижнего этажа, из которых выехал брат Сергей Михайлович.

Архитектор Александр Степанович Каминский, ставший теперь близким родственником П. М. Третьякова, так как женился на его сестре Софье, начал все чаще поговаривать: "Либо, Павел Михайлович, не покупайте больше картин, либо стройте галерею. Места в саду хватит".- "Да! Да! И я, Александр Степанович, говорю - тесно, ужасно тесно, и вершка свободного нет!"

Однако на каждой интересной выставке в Москве или Петербурге одним из первых появлялся непременно Третьяков, и очень часто под лучшими картинами прикреплялись этикетки: "Собственность П. М. Третьякова".