У троицы в академии

Как уже было сказано, Троице-Сергиеву монастырю принадлежало большое количество вотчин с находившимися на них крестьянами. В первой половине XVIII века монастырь окружало более 30 сел. В каждом была церковь со штатом священноцерковнослужителей. Для их подготовки на территории лавры по указу императрицы Анны Иоанновны было открыто среднее духовное учебное заведение - семинария. Ее ученики первоначально набирались из числа детей священников лаврских вотчинных сел, позднее - из детей лаврских слуг и крестьян. В первые десятилетия в семинарию из года в год были недоборы. Родители с большой неохотой отдавали своих детей в духовную школу. Приходилось прибегать даже к насильственным наборам. Лишь когда учеников стали брать не только из лаврских вотчин, но и из других мест и в виде исключения - детей дворян, чиновников, купцов и иностранцев, то на некоторое время недоборов не стало.

Семинария располагалась в северо-восточной части лавры в нескольких строениях. Были у нее учебные классы, административные помещения, подсобное хозяйство. Жили семинаристы в монастырской стене, между Каличьей и Соляной башнями. Внутри Соляной был подвешен колокол, звоном которого учащихся оповещали о начале и конце занятий. Впоследствии Соляную башню переименовали в Звонковую.

Семинария занимала также две комнаты под Царским дворцом. Здание это примечательно и своей историей, и внешним видом. Бывший в монастыре в 1702 году голландский путешественник Корнелий де Бруин писал о нем: «Палаты его царского величества, великолепные и царские снаружи, находятся по правую сторону... все окна украшены маленькими колонками и камни расписаны различными красками». В свое время в двухэтажном дворце останавливались цари и императоры, когда приезжали на богомолье в Троицу.

В 1814 году сюда, в здание Царского дворца, была переведена Московская духовная академия. В декабре 1985 года она отмечала свое 300-летие. На юбилейных заседаниях и конференции, посвященных этому событию, выступавшие часто называли имена двух греческих монахов - братьев Иоанникия и Софрония Лихудов. Они прибыли из Италии в Москву в конце XVII века и основали Славяно-греко-латинскую академию. После образования Российской академии наук и Московского университета она была переименована в Московскую духовную академию.

Перевод ее в лавру современными богословами представляется как акт, совершенный божественным провидением. Богу-де было угодно, чтобы академия стала ближе к мощам Сергия Радонежского.

Между тем располагавшаяся до этого в московском Заиконоспасском монастыре академия ощущала постоянные неудобства, так как здесь находился центр торговли с его шумом и суетой. Более того, в 1737 году от пожара в Кремле и Китай-городе пострадали и здания академии. Вопрос о ее переводе обсуждался не одно десятилетие, но из-за нехватки средств перевод не мог быть осуществлен. И вот когда деньги наконец были накоплены, епископ Московский Августин и предложил Троице-Сергиеву лавру для дальнейшего пребывания в ней академии.

Но здесь необходимо вернуться к самому зданию Царского дворца. После обоснования в нем академии оно лишилось галереи и двух крылец с выходящими в сад широкими маршами лестниц с южной фасадной стороны. Один из мемуаристов отмечал, что «на том месте, где ныне находятся два входа в академический сад... начинались каменные всходы или лестницы, с каменным же балюстрадом, прерываемые площадкою посередине и оканчивавшиеся также площадкою; над этою последнею площадкою, ведущею в сени, устроены были деревянныя, столярныя, с резною работою и со столпами, парадныя крыльца...». Очевидно, местным властям доставляло много хлопот следить за состоянием столь парадного сооружения, и они дали указание разобрать крыльца, марши лестниц и галереи. Таким образом, здание, и поныне представляющее большую архитектурную и историко-художественную ценность, лишилось прежнего великолепия.

В академии собрались учащиеся со всей России. Их учеба и быт регламентировались специальным уставом и многочисленными инструкциями. Режим был строгим, почти монашеским. Учащихся поднимали в шесть часов утра, седьмой час отводился для молитвы, совершаемой коллективно в комнатах, восьмой - на приготовление к занятиям. С девяти до двенадцати часов учащимся необходимо было быть в классах. В середине дня - обед и прогулка. С трех до четырех часов - продолжение занятий в классах, после перерыва на прогулку с шести до восьми вечера - домашние упражнения. В девять часов- ужин, а в десять по звонку совершалась вечерняя молитва, после которой отправлялись ко сну.

В то время в академии изучался довольно широкий круг предметов: библейская история, богословие, священное писание, библейская археология и другие дисциплины богословского характера - всего более десяти, а также философия, словесность, гражданская общая история, математика. Существовали две основные формы занятий: лекции и самостоятельная работа учащихся над сочинениями. Предметы делились на основные и второстепенные. Ко вторым, например, относились языки: латинский, греческий, древнееврейский, немецкий и французский.

Посещение лекций было обязательным. Однако учащиеся придумывали самые разнообразные способы, чтобы как-то пропускать их, особенно по второстепенным предметам. Ходили по очереди человек по десять, а то и пять, чтобы только лекция состоялась. По основным же предметам это едва ли удавалось, так как перед началом таких лекций спальные помещения обходили инспектор или его помощник; оставшиеся и замеченные в них студенты направлялись в аудитории.

Не было обычая записывать лекции в классах. По сложившемуся мнению студентов, в этом и не было нужды. К экзаменам они получали сокращенные тексты лекций и выучивали их, а если существовало их печатное издание, то учили предмет по нему. Возможно, это являлось одной из причин плохого отношения студентов к лекционным занятиям. Лекции многих преподавателей слушались без внимания и интереса. Главная причина заключалась в том, что мало было лекторов, например, таких, как историк В. О. Ключевский, который мог увлечь молодых людей. Он в продолжение 35 лет читал в академии курс русской гражданской истории и всегда был окружен массой слушателей, собиравшихся с разных курсов и отделений. За всю историю академии можно выделить лишь немногих наставников, преподавание которых отличалось логической последовательностью и связью. Многие лекции не отмечались оригинальностью и самостоятельной творческой разработкой. Тексты их изобиловали постоянными ссылками на религиозные источники и труды отечественных и западных авторитетов. Не случайно в воспоминаниях бывших слушателей академии встречаются отзывы, свидетельствующие о крайне низком уровне читаемых лекций и о самих преподавателях, нередко отличающихся странными привычками, а то и, попросту говоря, чудачествами. Известный всей России 70-х годов XIX века доктор богословия архимандрит Михаил (Лузин), бывший тогда ректором академии, читал курс по священному писанию. «После молитвы, - пишет в одной из заметок его слушатель, - он входил на ступени кафедры, снимал неторопливо клобук и ставил его на левую сторону; вынимал платок, сморкался и, вынув пожелтевшие листы исписанной тетради, начинал чтение. Монотонно, глухо, с какой-то внутренней натугой, как будто откуда-то издалека, из глубины какого-то колодца исходили нудные речи поседевшего на науке профессора-инока... Нелегко было высидеть 50 минут на лекции о. Михаила. Слушатели расходились после лекции из аудитории молча, разсеянные, утомленные».

Интересные зарисовки оставил в своих воспоминаниях историк Е. Е. Голубинский об инспекторе Сергии Ляпидевском: «Лектором Сергий был неважным, читал он нравственное богословие и зачем-то почти на каждой лекции употреблял сравнение церкви с лодкой и кораблем. Студент, собираясь заснуть на его лекциях, говорил соседу: «...разбуди, когда проедет лодка» или «когда проедет корабль» (Голубинский Е. Е. Воспоминания. Кострома, 1923, с. 22). Лекции, которые Сергий выдавал к экзамену, были невозможны для заучивания, и студенты на его экзамене отвечали очень плохо, путали, потому что была путаница и в самих лекциях. А о лекциях по словесности магистра Е. В. Амфитеатрова митрополит Московский Филарет так и сказал, что он согласен пойти скорее на каторгу, чем заучивать их. Преподаватель русской гражданской истории С. К. Смирнов лекции сводил к историческим занимательным анекдотам.

К самостоятельной работе слушателей академии относились подготовка к экзаменам и написание сочинений, или, как в ту пору говорилось, диссертаций. Причем более важное внимание уделялось именно сочинениям. Всего за четыре года задавалось 14 работ и две проповеди. Принято было считать лучшим то сочинение, которое содержало большее количество цитат из трудов отцов церкви, классических и современных писателей. Намного ниже оценивалось сочинение, содержавшее собственные суждения автора и имевшее незначительное количество ссылок на авторитеты.

Вот характерные темы, предлагавшиеся студентам: «О воздыхании твари», «Было ли известно Платону и неоплатоникам учение о таинстве св. Троицы», «О состоянии душ по смерти до всеобщего воскресения», «О признаках времени скончания века», «О бесноватых, упоминаемых в св. Писании», «О связи греха с болезнями и смертью», «О нравственном достоинстве жизни юродивых», «О сновидениях» и т. п.

С пристрастием относились наставники академии к тому, что читали их воспитанники во время внеклассных занятий. Из числа самих же студентов руководство назначало так называемых комнатных старших, которые осуществляли надзор за поведением учащихся. В специально составленной «Инструкции комнатным старшим» содержалось предписание, чтобы учащиеся меньше всего увлекались чтением светских книг и журналов, так как хотя такое чтение и может быть приятным, но убивает время, нужное для академических занятий, «приучает к легкомыслию и к чувствам, неприличным для духовного воспитанника». Академическое начальство неодобрительно относилось к чтению студентами произведений некоторых русских писателей. Один из ректоров - отец Евгений не жаловал Гоголя. И всякий раз, заставая кого-либо за чтением его книг, делал внушение.

Существовали различные предписания воспитанникам академии, касающиеся их поведения в быту. Многие учащиеся тяготились существовавшим в академии режимом, принципом которого было принуждение. Источники доносят до нас многочисленные факты нарушений студентами требований начальства.

Довольно распространенной среди слушателей была игра в карты. Немало было и охотников до выпивок, которые нередко тайно устраивались в спальных помещениях. Для пирушек всегда находили повод: именины, подача сочинений и т. п. Инспектора боролись с этим. Особенно крутые меры принимал П. И. Горский. От одного его появления студенты шарахались от столов и пускалась врассыпную по своим комнатам. А наставник шумел и бил палкой по графинам. Очевидно, такие меры не давали ощутимых результатов. Погрязшие «в грехе пьянства» воспитанники после окончания духовной школы на приходе уже не могли освободиться от дурной привычки.

Администрация академии, а также монастырские власти, желая заинтересовать слушателей в учебе, выделить среди них способных и поддержать наиболее не обеспеченных в материальном отношении, выработали систему мер и поощрений. Так, не поступивших в академию абитуриентов монастырь брал на свое обеспечение. Они жили отдельно от основной массы - в Пятницкой башне. Их так и называли - студенты-башенники.

Здесь, в академии, монахи лавры и сами преподаватели убеждениями и лестными обещаниями склоняли учащихся к вступлению в монашеский сан. Часть воспитанников, еще будучи в академии, принимала постриг. Но нередко мотивы его были далеки от религиозной настроенности. Например, монашество избиралось как лучший путь к продолжению и расширению ученых занятий, как путь к быстрому продвижению по ступеням церковно-служебной карьеры, как способ достижения высшего места в разрядном списке студентов и т. д. Однако если в конце 20-х годов XIX века почти треть слушателей курса вступала в братию монастыря, то уже в конце 50-х годов стремление к этому настолько ослабело, что охотников до монашеского звания не было.

При митрополите Платоне была учреждена своеобразная корпорация студенческой элиты. Членов ее называли «платониками» - по имени учредителя. К прежней фамилии корпоранта добавлялась другая - Платонов, которая сохранялась пожизненно. Платон, создав для части студентов особые условия жизни и воспитания, решил готовить «наилучших и полезнейших» служителей православной церкви. По разработанным специальным условиям в корпорацию могли входить только бедные по состоянию воспитанники, имеющие, как раньше говорили, наилучший нрав, учение, понятия и прилежание, избранные митрополитом, а позднее - ректором или проректором. Наконец, корпорант давал подписку в том, что он будет пребывать в духовном состоянии и ни в каком более. Нарушение этого обещания влекло за собой исключение из числа «платоников».

Вступившие в корпорацию жили несколько особняком от студенческой массы. Им выделялась отдельная комната, они имели лучшее, чем остальные, содержание. В отличие от других воспитанников верхняя одежда у них была голубого цвета. К ним предъявлялись повышенные требования в учебе и дисциплине. Учреждением такой корпорации определенная цель была Платоном отчасти достигнута. Выпускники-«платоники» кончали курс по первому разрядному списку, почти всегда со степенью магистра. Это были преданные церкви и богословию люди, занимавшие впоследствии видные должности на церковном и общественном поприще.

Руководство принимало самые различные меры для поднятия авторитета академии как центра богословской науки, защитницы православия от свободомыслия, ересей и старообрядческого раскола. По существу, она для этого и создавалась.

Основным направлением ее ученой деятельности было изучение священного писания, истории церкви, творений отцов церкви с переводом их на русский язык. На протяжении всего дореволюционного периода, что отмечают даже современные богословы, академия так и не смогла избавиться от засилия схоластики и догматизма. Любопытны в этом отношении устраиваемые в ее стенах богословские диспуты, на которых обсуждались диссертации. Нередко там обсуждались проблемы, подобные тем, по которым спорили западные схоласты (к примеру, сколько ангелов уместится на острие иглы). Так, на одном из диспутов разгорелся жаркий спор о том, была женского или мужского рода упомянутая в Новом завете Юния? Разделявшие разные точки зрения стороны привлекли в подтверждение своих версий горы церковной литературы, Четьи-Минеи, а также вещественные данные - археологические находки, иконы и т. д.

Один из профессоров академии, бывший ее студент Н. Глубоковский, обозревая жизнь альма-матер за тридцать лет (1884-1914), с прискорбием пишет о диспутах как грустных зрелищах, на которые студенты создавали пародии. От этого, очевидно, трудно было удержаться, если на обсуждение выносились темы с такими курьезными названиями, как, например, «О тритонах в монастырских прудах». Долгие наблюдения за академической действительностью привели Е. Е. Голубинского к заключению о том, что изучение наук в академии было чрезвычайно поверхностным и ничтожным.

Но уже с середины XIX века в стенах академии появляются люди, которые серьезно задумываются над столь низким уровнем богословия. Главная их забота состояла в том, чтобы приблизить богословие к жизни, к культуре и преодолеть расширявшуюся пропасть между религией и культурой.

В ту пору в церковно-богословских кругах существовало направление, отражавшее попытки навязать светской культуре такое развитие, которое бы сообразовывалось с основными принципами религиозной жизни человека. Один из его представителей выступал с девизом: «Православный христианский аскетизм - вот истинная культура».

В 50-х годах прошлого века преподаватель Ветхого и Нового заветов архимандрит Феодор (Бухарев) в некоторых своих сочинениях сделал попытку, в отличие от представителей упомянутого направления, приспособить христианство к культуре.

Позиция его была традиционно-догматической, но даже она некоторым представителям церковных кругов показалась неприемлемой.

Что побудило Бухарева и его сторонников выступить с этой идеей? Прежде всего их обеспокоенность разрывом между культурой и религией, чему способствовали церковь и богословие. Критическая часть сочинений Бухарева была направлена не столько против культуры, сколько против безразличия богословия к современности, его изолированности от светской науки и явлений мирской жизни. Постоянная проповедь сурово-аскетической жизни стала невозможной в новых условиях. Установившееся аскетическое направление, по убеждению одного из защитников точки зрения Бухарева, «отпугивает тружеников светской мысли и жизни» от православия, отталкивает их от «истины Христовой».

Выступая против поборников православия, трактовавших современность с ее жаждой земных благ как нечто враждебное православию, Бухарев в основу своей концепции положил догмат об искуплении Христом человеческих грехов. Он указывал на то, что Христом «человеческая телесность с ее потребностями не отринута, а напротив, воспринята вместе с другою в собственную Его личность». Поэтому он призывал «в земных искусственных или естественных удобствах и в чувственных благах... иметь в виду и усвоять собственно дары любви Отца небесного». Из этого вытекало, по крайней мере, три основных вывода: во-первых, религиозность в духе христианства надо поставить на землю и не допускать прежних парений, умерить враждебность к культуре; во-вторых, все, что считается мирским, земным, а именно: порядки гражданские, общественные, семейные, человеческая природа с ее волей, мыслями, желаниями, чувствами, фантазией, искусство, философия, науки и все удобства жизни, - освятить христианскими началами, в противном случае явления светской жизни, отделенные от этих начал, примут «антихристианский пагубный характер»; в-третьих, философия, науки, искусство, поскольку они допущены промыслом, при данном им христианском направлении «могут быть проводниками истины религиозной в сознании общества, возбудителями религиозной жизни народа».

Таким образом, Бухарев и его последователи стремились сблизить религию и современную им культуру, доказать, что без религии культура не может иметь дальнейшего развития. Противопоставление же их, как они считали, вело еще более к отрыву культуры от религии и умаляло значение православия в культурной и общественной жизни. С религиозно-идеалистической концепции Бухарева начались попытки все достижения в области культуры приписать христианству, в частности православию. Один из последователей Бухарева-П. Я. Светлов прямо заявлял, что будто бы именно церковь создала современную цивилизацию и культуру.

Но, несмотря ни на что, тогда одержало верх все-таки аскетическое направление. Приверженцем его, очевидно, был и митрополит Московский Филарет. Ректор академии передал ему для ознакомления рукопись толкования «Апокалипсиса» Феодора. Возвращая ее после прочтения, московский иерарх сказал об авторе: «В уме ли он?» И постарался удалить инакомыслящего богослова в Казанскую духовную академию. Потом его перевели в цензурный комитет, а оттуда удалили в число братии Переяславского монастыря. Кончилось тем, что Феодор расстригся, женился. Скончался он в Твери в крайней бедности.

Так протекала жизнь академии до начала XX века. Упомянутая ранее семинария с приходом в лавру академии была переведена в Вифанию - местечко в пяти километрах от Троице-Сергиева монастыря. В советское же время, в середине 40-х годов, их опять объединили на старом месте, в монастырских стенах.

О современных духовных школах посетители Маковца задают не меньше вопросов, чем о лавре. Первый среди них: чему и как учат будущих служителей культа?

Главное, что следует сразу отметить, - в учебном процессе академии и семинарии сохраняется, да иначе и быть не может, религиозная направленность. Обучение учащихся сопровождается многочисленными молитвами. Во время приема пищи читаются жития святых. В помещениях - церковная атрибутика. Студенты принимают участие в отправлении различных служб.

Постижение богословских постулатов осуществляется путем постоянной зубрежки большого количества религиозных текстов. Какое-либо вольномыслие по отношению к ним или собственное толкование не допускаются. Ответы по богословским предметам (которых по-прежнему очень много) обязательно должны подкрепляться цитатами из Библии, причем дословно.

Как видим, религиозность является доминантой в учебе и быту питомцев духовных школ, в результате чего вырабатывается заданный стереотип мышления и поведения. У воспитанников формируются определенные ценностные ориентиры. Главный идеал, которому-де обязан подражать всякий священнослужитель, - Христос, по богословской терминологии - спаситель, учитель и пастыреначальник.

В образе жизни питомцев духовных учебных заведений ярко выражена и религиозная избирательность. Почти все внеучебные мероприятия связаны с углублением знаний по религии и церкви, а также воспитанием религиозных убеждений. Если есть кружок - то иконописания, если проводится вечер, посвященный кому-либо из деятелей культуры, то выбирается писатель или художник, творчество которого было связано с религией. Если устраивается экскурсия, то преимущественно в древнерусские города, где сохранились памятники, созданные в эпоху господства религиозного мировоззрения.

О том, кого и как воспитывают в духовных школах, недавно рассказал в одном из интервью их ректор - архиепископ Дмитровский Александр. Он отмечал, что самым важным критерием при отборе учащихся является религиозная убежденность абитуриента, твердость его веры, религиозно-нравственный облик. На второе место он поставил гражданскую зрелость. Здесь же была сформулирована и цель воспитания учащихся духовных школ: всестороннее приобщение их к христианской жизни, подготовка священнослужителей - проводников религиозного мировоззрения, преданных церкви людей, наставников верующих.

Ректор отметил также, что образование и воспитание учащихся проводится в духе миролюбия и патриотизма.

В круг предметов, изучаемых будущими церковнослужителями, ныне входят «Конституция СССР» и «История СССР». Во внеучебное время слушатели знакомятся с различными сторонами современной жизни. Они готовят доклады по общественно-политическим проблемам, по вопросам истории и культуры, проводят вечера и концерты, участвуют в организации выставок и юбилеев.

Ежегодно академию и семинарию посещает более 600 делегаций из многих стран мира. Среди гостей - видные политические деятели, лидеры и члены общественных и религиозных миротворческих организаций, ученые, участники международных форумов за мир и разоружение, представители обществ дружбы. Следует также заметить, что два представителя академии вошли в состав учрежденной в декабре 1983 года Общественной комиссии Советского комитета защиты мира.

Богословие в нынешней академии, как мне довелось заметить при более близком знакомстве с современными богословскими сочинениями, направлено не столько на интерпретацию вероучения и рассуждения о его соответствии или несоответствии нашим реалиям, сколько на приемы его проповедования, особенно через культовую практику. Видимо, все труднее и труднее становится служителям церкви доносить до верующих воззрения и догмы, разработанные почти две тысячи лет назад. Поэтому и приобретает все большее значение пастырское богословие. Именно оно разрабатывает вопросы так называемого «ведения церковных чад по пути к царству Божию», чему в стенах академии уделяют большое внимание. Немало усилий прилагают богословы в стремлении доказать «громадную роль» церкви, монастырей, отдельных церковных деятелей в истории и развитии культуры России. Как правило, в сочинениях на эти темы многие важные явления рассматриваются без учета социально-экономических и политических факторов. Примером такого рассмотрения является магистерская диссертация «Православное монашество в служении церкви и миру», сравнительно недавно подготовленная в стенах академии. Ее автор, односторонне рассматривая деятельность православного монашества и монастырей, заявляет, что-де «православные монастыри целые века руководили духовной жизнью народа. Это были камни в основании здания культурно-духовной жизни государства».

С этим нельзя согласиться. Если монастыри и его представители и выполняли какие-то функции, связанные с культурой, то они противоречили основным догматическим мотивам, по которым вообще возникали и существовали монастыри.

В монастырях действительно находили место и книгописание, и виды художественного творчества. Однако ценности, в создании которых, кстати, большое участие принимали народные мастера, в монастырях же не. всегда бережно сохранялись. В Троице-Сергиевой лавре, например, возводились здания, писались фрески и иконы, впоследствии ставшие архитектурными и художественными памятниками, но по указаниям монастырских властей многие древние уникальные здания нещадно перестраивались, что вело к искажению их первоначального облика. Школы в монастырях создавались с единственной целью - обучать людей восприятию христианских догм и заповедей. Не случайно монастыри отличались преследованием инакомыслящих. Для таких людей они являлись тюрьмами.

Далее, идеалы, провозглашаемые в монастырях, не находили воплощения в жизни. «Обет нестяжания, - читаем в диссертации, - обязует бороться со страстями «любостяжания» или «сребролюбия» и «вещелюбия» как тяжкими пороками плотского человека, ослепляющими его ум и сердце». Однако сами же монастыри были жестокими эксплуататорами, захватившими в свои руки громадное количество земель с сотнями тысяч приписных крестьян, массу движимого и недвижимого имущества, что мы видели на примере той же лавры.

Достижения отечественной культуры нельзя безоговорочно считать заслугами религии, церкви, монашества. Церковь нередко называет имена вышедших из среды духовенства ученых. Но какое, например, отношение имела церковь, да и в целом религия, к деятельности известного востоковеда архимандрита Иакинфа (Н. Я. Бичурина). Свободомыслящий человек, «вольнодумец в рясе», не по собственному призванию попавший в монашество, Иакинф в начале XIX века возглавлял русскую духовную миссию в Пекине. Ценность своего труда, пользу отечеству он видел в познании материальной и духовной культуры сопредельных с Россией государств. По мнению современников, он сделал столько, сколько может сделать целое ученое общество. Задачи, поставленные перед ним как руководителем миссии, были ему чужды. И что же: после возвращения на родину Иакинф был осужден Святейшим Синодом Русской православной церкви, лишен звания архимандрита и сослан в Валаамский монастырь. Следовательно, церковь в лице ее иерархов осудила ученую деятельность Иакинфа, сыграв неблаговидную роль в его судьбе.

Церковь дает самую высокую оценку митрополиту Московскому Филарету, характеризуя его как одного из самых выдающихся людей своего времени. Но до сих пор неодобрительно относятся современные церковные историки к трудам Е. Е. Голубинского, который стремился критически разобраться в источниках и объективно раскрыть многие важнейшие церковно-исторические явления.

Митрополит Московский Филарет и историк церкви Е. Е. Голубинский имели непосредственное отношение к Троице-Сергиевой лавре и академии. Насколько же правы современные богословы в оценке их деятельности?