Ларионов и Гончарова в Париже

Последний этап нашей командировки - Париж. Сентябрь. По-родному хочется увидать Гончарову и Ларионова. Узнаю их адрес: недалеко от нашей гостиницы. Находим нужный дом. Ползем по винтовой, узкой, крутой каменной лестнице. Дом старый, пяти- или шестиэтажный - нам нужен последний. На каждом междуэтажье вонь - приоткрыта дверка в крошечную уборную: дыра в полу и огромные две ступени. Пахнет еще и кошками. Ну, думаю, бедные, живут неважно, несмотря что «знаменитости»! (русский балет Дягилева прославил их на весь мир). Дошли до верха - на площадке чуть приоткрытая дверь, номер квартиры соответствует. Звоню. Издали голос: «Входите». Узнаю голос Ларионова. Пустынная, большая, низкая комната, странно низко от пола два или три окошка - закрыты (чтобы не сквозило, очевидно). Наискось от входной двери, ужасно нелепо посередине комнаты, стоит очень низкая железная, как в госпитале, кровать, на ней - Михаил Федорович, немного раздобревший, но очень, очень похожий, милый, дорогой! Глазки - веселые щелочки, носик слегка кверху, стриженый или облысел? Сразу и не пойму от радости. Бросаюсь целоваться, внезапно вскрик, падает навзничь, с перекошенным от боли лицом, и стонет: «Сейчас, сейчас, подождите, отойдет...»

Вот бедняга! Стоим в растерянности - не знаем что. Чем помочь? Ну, как же так? Болен - и никого. Где Наталия Сергеевна? Где какие-нибудь друзья? Вот так так! Не ожидала, что так. Жалко почти до слез.

И сразу - веселый голос:

- Как здорово! Вот неожиданно! Валечка, Андрей, кажется, Романович? Поищите, должен быть стул и одна табуретка - садитесь ближе ко мне! Спрашиваю, что с ним.

- Говорят разное, уже три недели вот так лежу. Сегодня лучше, вчера купили мне лошадиное лекарство, не смейтесь - такое же человеческое не помогло, а этим намазался - и вот уже легче. На полу - большая бутыль с белой сметанообразной массой, на этикетке - лошадь и инструкция по-английски: «Для чистокровных лошадей».

Я спрашиваю, где Наталия Сергеевна.

- Она живет не здесь, работает и тут и не тут, а в общем, работает много. Недавно выставка была, после Испании. Успех! Ну вот сама расскажет, скоро должна прийти, - говорит он быстро-быстро, как всегда, слегка пришепетывая. Вскоре пришла Гончарова. Изменилась, постарела (а рано бы еще), лицо строгое и измученное. Она всегда была сдержанной, и все же я ожидала заметить в ее глазах, что она рада встрече. Пусть она скрытная - может, ей плохо, но я-то всегда ее очень любила! Как странно! Возможно ли, что жизненные перипетии могут так изменить внутренний мир человека или переделать заново? Формально все было: мы и поговорили, и она повела нас во вторую комнату, более светлую, показала много своих работ - натюрмортов и целую серию изумительных «испанок». Причем говорила очень интересно и умно. Запомнилось сказанное:

- Никогда не надо насиловать себя, и если не получается - оставить эту работу и начинать заново, на новом холсте. Через какое-то время посмотреть, и станет ясно, на чем споткнулся, а бывает, что и недооценил, или показалось...

Еще показывала груды альбомов, изрисованных иногда даже с двух сторон листа бумаги. Это преимущественно пейзажи и интерьеры, взятые с каких-то неожиданных точек зрения (увидеть в натуре это нельзя, но можно вообразить). И как это она умела так думать, ставить себе такие задачи и изображать! Увидав ее работы, да еще в таком количестве, я совершенно растаяла и выбросила из себя те неприятные мысли и чувства, которые поначалу возникли.

Но вот входит какой-то не очень молодой мужчина и, обращаясь к ней по-французски на «ты», говорит: «Je biens te chercher» (я зашел за тобой). Она знакомит нас, он называет себя: журналист такой-то (я забыла фамилию) и подает руку. Вид у него человека, который устал и торопится... Гончарова сказала ему по-французски, но с очень русским акцентом: «Сейчас пойдем...» Очевидно, она не офранцузилась ни в своем творчестве, ни в произношении. Надо было и нам уходить. Мы уговорились, что еще встретимся, она дала свой телефон. Ларионов был задумчив (что ему несвойственно), и мы грустно расстались, пообещав еще увидеться. Но этого не случилось.

Вскоре я позвонила Наталии Сергеевне, и мы встретились в кафе «Ротонда» под вечер. Она была очень задумчивая и связанная. Не хотела ни пить, ни есть. После того как мы с мужем выпили чая, она предложила пойти гулять и посидеть около Лувра на площади Карусель.

- Там очень тихо и красиво на закате под вечер... - сказала она.

По дороге разговор не ладился. Я расспрашивала о Ларионове - ему лучше. Пришли. Мы сели на одну из скамей, около круглого бассейна, и она сказала:

- Мне очень тяжело видеться с вами, а слушать еще труднее - мы уж никогда не сможем понять друг друга до конца. Жизнь разделила... Поэтому давайте говорить, не касаясь друг друга, о чем угодно, хотя бы о том, как здесь прекрасно, спокойно!...

Вот такая была у нас встреча с Ларионовым и Гончаровой. Она была, конечно, не очень приятной, и я не того ждала.

Больше мы не встречались.

Рада была, когда возникла возможность иной уже встречи с Гончаровой и Ларионовым. Это была их небольшая выставка в музее Маяковского. В 1965 году, 28 сентября, в час дня. Зал пронзало очень яркое солнце, которому захотелось тоже посмотреть произведения этих жизнерадостных и жизнелюбивых художников. Двери в садик открыты - там все лимонно-оранжево-желтое. Можно судить и рядить, но чувство, что ты попал в настоящую живопись, неизбежно.

Какая веселая, благородная выставка - жаль, что такая маленькая и что недолго будет открыта.

Какие кладези познаний, радости и счастья таят в запасниках наши музеи и частные коллекции!